Кроме двадцати новых жестяных банок, наполненных родниковой водой, на случай аварии я захватил пять банок из-под краски, носивших следы паяльной лампы. Но когда несколько недель назад я открыл одну из них, то убедился, что вода испортилась и не годится даже для мытья рук. Я профильтровал ее сквозь ткань, но от этого она не стала лучше. Мне следовало также опасаться, что, несмотря на обжигание банок, вода содержит некоторое количество свинца. Естественно, что здесь, в открытом океане, я не мог подвергать себя риску отравления свинцом, особенно после тяжелого заболевания солнечного сплетения. Я вспомнил, что мне рассказывали, как во время войны моряки одного торпедированного парохода, спасшиеся на шлюпке, погибли в океане от отравления свинцом, так как пили воду из бака, где раньше находилась краска, содержащая свинец. Таким образом, эти старые банки с испорченной водой годились только как балласт; я намеревался перебрасывать их с одной стороны плота на другую в зависимости от направления ветра и волн. Но однажды ночью, когда я лежал больной, банки были смыты волнами.
То, что случилось с моим запасом воды, было похоже на катастрофу. Сейчас я плыл вблизи от экватора, и до цели мне оставалось еще два — три месяца пути. От Маркизских островов плот находился на расстоянии около тысячи шестисот миль… Ничего не стоило как следует позаботиться о банках. И такая чудесная вода, самая лучшая, из высокогорного источника!
…Когда я готовился к путешествию, у меня было желание захватить с собой пятидесятигаллонный деревянный бочонок из обожженного дуба, где вода сохранилась бы чистой и холодной. Я привязал бы его на корме за каютой и хранил бы там на случай аварии. Теперь такой бочонок весьма бы мне пригодился.
И это случилось со мной, с человеком, хорошо знавшим море и его законы! На море человек существует лишь до тех пор, пока у него есть вода. Это было мне известно с юношеских лет. Быть может, какое-нибудь судно пройдет мимо? Нет! Я плыл в стороне от морских дорог и должен был искать другой выход из создавшегося положения.
В полдень я вычислил широту, а после полудня полностью определил свое положение: 5°31′ южной широты и 114°10′ западной долготы. Прошло полтора месяца со дня отплытия из Кальяо.
Снова настала ночь, и звезды мирно смотрели на меня с высоты. Дул легкий устойчивый бриз, «Семь сестричек» в тишине неслись над пучиной; они плыли так спокойно, словно на борту ничего не случилось.
Нужно было найти выход. Я немного успокоился и начал обдумывать создавшееся положение. Плот был в полной исправности.
— Я доберусь до цели и совершу это путешествие! — без конца повторял я вслух, как это делают люди, долго прожившие в одиночестве.
У меня оставалось около девяти галлонов воды. В течение дня я занимался вычислениями: тридцать шесть кварт, в каждой по две с половиной кружки. Всего девяносто кружек воды. Я предполагал, что пробуду в пути дней двести, и захватил четыреста кварт воды. Теперь, после того как я провел в океане сорок пять дней, у меня оставалось девяносто кружек. Но мало ли что может замедлить мое продвижение! В шторм я могу потерять паруса и такелаж, со мной может стрястись еще какая-нибудь беда. Может быть, мне следует взять курс на Маркизские острова?
Конечно, я мог выжать немного воды из пойманных рыб, но по временам рыбы исчезали на несколько дней. В этих широтах в настоящее время года нельзя рассчитывать на дожди.
Для того чтобы пополнить свои запасы дождевой водой, мне следовало перебраться в штилевую полосу экватора, лежащую к северу от него, на значительном расстоянии от района действия юго-восточных пассатов, но об этом мне и думать не хотелось.
Я потерял также и свои аварийные продовольственные пайки. Они тоже хранились на бревнах под палубным настилом в другой части плота, и упаковка подверглась разъедающему действию соленой воды. Мне оставалось только выбросить за борт весь свой аварийный запас. Это Тедди настояла на том, чтобы я захватил с собой аварийные пайки, которые выручили бы меня в случае, если бы мучные продукты заплесневели и испортились под действием морского воздуха. Она привела и другой довод, говоря, что эти пайки я могу использовать как подарки туземцам, если мне придется высадиться на каком-нибудь атолле.
Теперь на протяжении трех месяцев мне предстоит довольствоваться одной кружкой воды в день. Достаточно ли мне будет такого количества воды? Смогу ли я выжить на такой порции, трудясь двадцать четыре часа в сутки и проводя большую часть времени под палящим солнцем?
Я постараюсь пить воду медленно, капля за каплей, извлекая из нее все, что в ней есть полезного. Но мне потребуется больше воды! И внезапно пришел ответ. Соленая вода! Я буду пить соленую воду!
Да, так оно и есть: я буду пить понемногу морскую воду, чтобы сохранить свои запасы пресной. Еще будучи юношей, я почему-то всегда мог пить морскую воду. Возможно, я употреблял в пище очень мало соли, и это тоже до известной степени объясняло мою способность пить соленую воду. Я буду выпивать одну — две чашки океанской воды в день. Мне и раньше приходилось это делать, когда я плавал матросом на различных судах. Частенько я выпивал чашку морской воды, чтобы улучшить пищеварение. Бывалые моряки знают, что морская вода действует как лекарство.
Еще недавно, четыре года назад, плавая на танкере, совершавшем рейсы в порт Ля Круз, я выпивал по одной чашке соленой воды в день. Мне приходилось это делать потому, что газы, выделявшиеся из сырой нефти, нарушали пищеварение, и мне помогала морская вода. Потом я пил соленую воду, когда вместе с Тедди совершал плавание из Вест-Индии, а также у берегов Флориды и Багамских островов. Тедди, бывало, морщилась, наблюдая за моим лицом, пока я опорожнял кружку морской воды, но мое лицо оставалось спокойным. Мне так и не удалось уговорить ее попробовать выпить хоть чашку, хотя она и соглашалась, что морская вода полезна для человека.