На плоту через океан - Страница 37

Эта мысль так странно меня пленяла. Но разве я мог вонзить в свое тело нож? Возможно, это и освободило бы меня от боли, но я нанес бы себе ужасную рану… Долгие часы я думал о солдатах, которым приходится лежать без движения с простреленным животом на поле боя, где-нибудь в канаве или в высокой траве, и в смертельных муках ожидать, пока их подберут. Борись до конца, Бил! Все это пустяки — борись до конца, дружище!

Боль не оставляла меня ни на минуту. От таких страданий недолго и обезуметь! А с отчаяния разве не пойдешь на самый ужасный поступок? Солнечное сплетение — полость под грудной клеткой, где сходятся ребра, — средоточие жизни. Может быть, там образовалась опухоль? Возможно, мое тело разъедает рак?

Надо мной двигались звезды, словно жемчужины, захваченные гигантскими сетями времени. Темные, громыхающие волны уносились вместе с ветрами, и плот продолжал свой путь, карабкаясь с волны на волну, преодолевая все препятствия.

Мой курс был взят на вест-тень-зюйд, но долго ли будут «Семь сестричек» его придерживаться без моего участия?

Храбрый маленький плот, неужели я тебя покину? Годы мечтаний, и вдруг… Какая-то непостижимая сила обрушилась на меня: «Ни шагу дальше! Ни шагу дальше! О человек, твоя воля будет сломлена!..»

Я взял несколько таблеток аспирина, размял их и, сделав густую пасту, проглотил ее… Ни малейшего облегчения!

Начало светать.

Часы шли за часами, время шагало по океану, гоняя солнце по огромной дуге в беспредельном пространстве. Плот уносил меня все дальше, идя под кливером и зарифленной бизанью.

Придется тебе смириться, упрямый человек! Больше тебе не выдержать. Пошли сигнал «SOS». Скоро придет тебе конец, и ты останешься лежать на плоту. Когда-нибудь люди найдут твои высохшие, опаленные солнцем останки, на которых будут сидеть хищные птицы… Ты сам этого захотел. Так тебе и надо…

Ветер снова усилился, и волны вздымались все выше и выше, но плот хорошо держался на курсе. Иногда он сбивался с него, но под ударами волн опять становился на заданный курс. Должно быть, когда я строил плот, меня вдохновлял дух древнего индейца. Я чувствовал, что кто-то помогал мне…

Все еще надеясь приглушить боль, я опять принял аспирин, но по-прежнему не получил облегчения. С трудом дотянувшись до клетки Икки, я подложил ему побольше кукурузных початков и налил столько воды, чтобы этих запасов ему хватило на несколько недель. Затем подобрал с палубы летучих рыб, за ночь упавших на плот, сложил в ведро и поставил его в таком месте, где Микки легко могла добраться до них. Потом я пополз на корму. Там я написал записку, в которой объяснил все, что произошло, и указал свои последние координаты. Солнце склонялось к западу, когда я написал прощальную записку жене. Обе записки я приколол к двери каюты.

Это было 19 июля.

Немного позже я сообразил, что все же было бы глупо не послать сигнал бедствия. Как мог я позабыть о Тедди? Ведь должен же я с ней считаться. Нельзя же быть таким эгоистом! Необходимо послать «SOS», по крайней мере надо попытаться это сделать. Возможно, мой сигнал будет кем-нибудь принят.

Я совсем обессилел, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось настроить передатчик.

Только через час я начал передачу на частоте 500 килоциклов. Это международная волна, на которой обычно передают сигналы бедствия на море. Для ее приема на протяжении суток отводятся два промежутка молчания, каждый час от пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой минуты, когда все корабли, бороздящие моря и океаны, должны слушать в эфире сигналы бедствия.

Я был слишком слаб, чтобы отправить свое послание в указанное время, и мне с трудом удалось сколько-нибудь связно передать: «7HTAS, 3°36′ южной широты, 95°31′ западной долготы SOS… SOS… SOS…»

Поворачивая левой рукой рукоятку передатчика и ударяя правой по ключу, я чувствовал себя в положении человека, подписывающего себе смертный приговор. Это был самый мрачный час в моей жизни. Я дезертировал с поста, с поста, который поклялся защищать… Я сдавался…

Снова настала ночь. Уже более суток длилась пытка. Я лежал во мраке, обдаваемый брызгами, один среди бурного океана. Теперь незачем было зажигать фонарь у компаса — мое плавание окончено…

Пристально вглядываясь в темноту, я старался собраться с мыслями. Внезапно я осознал, что некоторое время продремал. Боль стала затихать. В самом деле, боль почти совсем прошла. Я ощупал все свое тело. Никакого сомнения! Хриплым голосом я радостно крикнул в темноту:

— Я выдержал!

Тогда я написал новое послание и пополз к передатчику: «7HTAS. Все в порядке… Все в порядке… Помощи не нуждаюсь… Помощи не нуждаюсь… Помощи не нуждаюсь…»

Много часов подряд, набравшись сил после краткой передышки, я посылал в эфир это сообщение, аннулируя свой сигнал бедствия.

Я победил!

Никогда еще звезды не сияли для меня так ослепительно! Мне хотелось обнять небеса, волнующееся море и стремительный ветер. Я снова жив. Еще одно сообщение в эфир: «7HTAS… Все в порядке…»

И вместе с тем я сознавал, что здорово надорвался…

Глава XV. Не держусь на ногах

Когда через двадцать четыре часа после этого странного приступа я вполз в каюту и, сняв с гвоздя зеркало, поглядел в него, то не узнал себя. Из зеркала на меня смотрели тусклые, запавшие глаза. Крепко же мне досталось!..

Ветер стих, приходилось ставить грот. Я не мог больше плыть по воле волн, нужно было опять идти под парусами.

Но сил у меня было совсем мало. Час за часом я обдумывал вопрос, как мне поднять паруса. От слабости я едва мог шевельнуть пальцем. Должно быть, я стал похож на трагическую маску. Я не мог упрекнуть Микки, что она теперь сторонилась меня. Что до Икки, то он не обратил на меня внимания, мечтая о тропических лесах с их высокими деревьями.