Ждать до следующего года и допустить, чтобы мой прекрасный плот потонул в речной грязи или же сгнил и потрескался на берегу, допустить, чтобы пропали даром все мои труды и разлетелись в прах мои мечты?
Я вернулся в отель и шагал по комнате до самого утра. Это была большая комната, как раз такого размера, как мой плот (20(33 фута), с высоким потолком и прохладным каменным полом.
Я шагал взад и вперед, взад и вперед, пока не рассвело и не проснулся город. В восемь часов утра я пошел на телеграф и послал жене телеграмму:
«Свяжись с компанией «Грейс Лайн» относительно перевозки плота в Кальяо. Вес около десяти тонн. Размер 20 на 33. Мачта вышиной 30 футов, но можно убрать. Навести также мистера Беркемейера, посла Перу в Вашингтоне, добейся разрешения на ввоз плота и всего оборудования».
Я надеялся воспользоваться крупной военно-морской базой Перу в Кальяо, но в то время не хотел об этом говорить. Вскоре я получил письмо от жены, где она рассказывала мне, что произошло в Вашингтоне.
«Как! Он один хочет переплыть Тихий океан на плоту? Один?» — спросил мою жену мистер Беркемейер, посол Перу.
«К сожалению, да, — ответила Тедди. — Целых два года я его отговаривала, но все напрасно».
Посол задумался.
«Я считаю, что это безрассудное, весьма безрассудное предприятие. И говорю вам прямо, миссис Виллис. Но смелым людям следует помогать, надо всегда идти им навстречу. Я сделаю все, что от меня зависит, и уверен, что вам не придется жаловаться на Перу. Возвращайтесь в Нью-Йорк и не беспокойтесь — я дам о себе знать».
Через несколько дней на лесопильный завод с трудом пробрался забрызганный грязью грузовик, доставивший для меня мореходный рыбачий челнок-каноэ — из деревни Мангларалто. Этот челнок, построенный индейцами, несомненно был ветераном, на нем много лет ловили рыбу во время прибоя и в открытом море. Он был выдолблен из красного кедра и имел 26 футов в длину, 3 фута в ширину и борта толщиной в 1¼ дюйма.
Затем пришла телеграмма от Тедди о том, что пароход «Санта-Сесилия» компании «Грейс Лайн» примет на борт мой плот в Пунаре. Еще хорошие вести — Перу дало мне разрешение на ввоз плота и всего оборудования.
Я телеграфировал Тедди: «Вылетай следующим самолетом в Гуаякиль».
Через несколько дней моя жена сошла с самолета, усталая, но сияющая: она радовалась, что ей удалось вырваться из Нью-Йорка, где ее одолевали хозяйственные дела, радовалась, что все невзгоды остались позади.
— О Бил, сколько тебе пришлось пережить! Как ты исхудал! Я никогда не видела тебя таким! — воскликнула она, взглянув на меня.
— У меня все в порядке. А тебе-то как досталось! Но ты выглядишь хорошо, Тедди, чудесно! Все ли ты привезла?
— Решительно все.
Мы поехали в отель. Всю ночь мы провели в беседе — нам нужно было о многом переговорить.
— Жаль, что меня не было с тобой — я позаботилась бы о тебе, — повторяла Тедди.
На следующее утро она отправилась со мной посмотреть плот.
— Прекрасный плот, Бил. О! Прямо замечательный! Как бы я хотела плыть на нем с тобой! — воскликнула она.
Мы опустили трап с невысокого пирса, и Тедди сошла на плот. Я представил ей своих помощников, а затем стал показывать плот, объясняя назначение всех его частей. Она перещупала все предметы, потрогала гладкие мачты, связки, бамбуковую каюту, трепещущие на ветру листья на ее крыше.
— Как чудесно, Бил, как чудесно! Но я не вижу поручней, Бил… Да ты упадешь за борт! Тут тебе не какой-нибудь пруд, ведь ты будешь плыть по океану!
— Не думаю, что мне понадобятся поручни, Тедди, — возразил я.
— Понадобятся, конечно понадобятся! Разве можно без поручней? Да ты в уме ли? Ведь ты пускаешься в плавание по океану! Тебе необходимы поручни. Совершенно необходимы, Бил!
— О'кей, Тедди, я смастерю что-нибудь.
— «Смастерю что-нибудь»!.. — Она бросила на меня неодобрительный взгляд. — Ты должен поставить поручни, да попрочнее, понадежнее.
— Ладно, Тедди, сделаю. Сейчас я еще не знаю, что именно, но непременно поставлю. Что-нибудь уж придумаю.
Несколько дней спустя катер компании «Грейс Лайн» отбуксировал мой плот в Пунар. Тедди должна была приехать позднее, на быстроходном роскошном пассажирском катере. Проплыв всю ночь на буксире, мы прибыли в Пунар утром и пришвартовались в ожидании парохода компании Грейс. Мой помощник швейцарец находился со мной.
В полдень стоявшая рядом с нами моторная баржа, груженная бензином, отчалила от пристани. Я наблюдал за ней. Она развернулась и приблизилась к корме моего плота. Железная баржа длиной около семидесяти пяти футов двигалась медленно, но в это время был сильный прилив, на барже находились сотни тонн бензина, и я понял, что она разобьет мой плот, если столкнется с ним.
Я крикнул капитану, чтобы он дал задний ход. Он смотрел на меня из рулевой рубки, ухватившись руками за штурвал, и продолжал надвигаться на меня. Или он позабыл, что мой плот построен из хрупких бальзовых бревен, и вообразил, что они железные? Ослеп он, что ли? Столкновение было неизбежно. Я бросился на корму, на самый край плота, и всем корпусом налег на железный форштевень надвигающегося судна.
Я знал, что концы, крепящие мой плот к пирсу, имеют несколько футов слабины и это позволит плоту отойти немного назад, или, как выражаются на ринге, уйти от удара. Так оно и случилось, но при этом мне пришлось принять на себя первый удар. Я напряг все силы и почувствовал, как внутри меня что-то надорвалось.
Капитан еще два раза надвигался на меня, хотя не так стремительно. Можно было подумать, что он затеял со мной игру. Всякий раз я отталкивался от баржи. Затем он дал задний ход и отошел от пирса. Я так и не понял, что заставляло его так действовать. Возможно, он хотел показать себя, как это любят делать местные жители, но не владел в достаточной мере своим судном.